Начав свою профессиональную деятель­ность в балаганах и маленьких провинциаль­ных цирках, я втайне мечтал попасть в «настоящий» большой цирк, о котором в те далекие времена знал только понаслышке. Много и часто мне доводилось слышать о русском цирке братьев Акима и Петра Никитиных. Артисты, работавшие в нем, рас­сказывали о необыкновенной «разборчи­вости» Никитиных, о том, что только выдающиеся мастера цирка приглашались этой антрепризой. Но зато артисту, получивше­му контракт у Никитиных, открывалась широкая дорога. Директор любого крупно­го цирка охотно ангажировал артиста, ко­торый «работал у Никитиных». Это счита­лось свидетельством высокой квалификации. Шло время. И вот однажды, в первые послереволюционные годы, когда еще да­леко не все цирки стали государственными, я получил контракт в цирке братьев Ники­тиных, которым тогда руководил сын одно­го из его основателей Николай Акимович Никитин. Прекрасно встреченный в цирке, кото­рый продолжал работать под фирмой братьев Никитиных, я вошел в его про­грамму. Одним из номеров, поразивших меня своей красотой, техническим совершенст­вом и высокой артистичностью, был номер Н. А. Никитина, выступавшего в качестве жонглера на лошади. Стоя на скачущей лошади, Н. А. Ники­тин необыкновенно легко и изящно жонглировал разнообразными предметами, а в финале номера — пылающими факелами, которые как бы застывали в воздухе, ожи­дая, когда ловкие руки артиста примут их и вновь подбросят ввысь. Н. А. Никитин владел обширным репер­туаром и часто менял его. Артист, выражаясь нашим профессио­нальным языком, имел четыре перемены работы, каждая из которых носила свой отличительный характер. Когда он выступал а спортивном костю­ме, мы видели стройного спортсмена, стро­го и по-спортивному четко исполнявшего свой номер, в котором было немало ре­кордных по тому времени трюков.

. Когда же в следующей программе он выходил на арену в салонном костюме, многие зри­тели только по фамилии узнавали Н. А. Ни­китина, которого несколько дней назад видели в качестве жонглера-спортсмена. В соответствии с костюмом и реквизитом менялись характер работы и самая манера поведения артиста. Весь номер исполнялся легко, мягко, «на улыбке»; в движениях ар­тиста не было суховатой сдержанности че­ловека, всецело поглощенного своими спортивными упражнениями. Это умение менять характер исполнения номера состав­ляло очень привлекательную и, можно ска­зать, отличительную черту артистического дарования Н. А. Никитина. Я не уставал смотреть его номера и, не скрою, многому учился у одаренного артиста. Вскоре я узнал, что Н. А. Никитин, с детства начавший работать в цирке, владел не одним только жанром жонглирования. Ранее он был акробатом-прыгуном и воз­душным гимнастом, наездником-сальтомор­талистом и музыкальным клоуном, хорошо владел труднейшим жанром циркового искусства — пантомимой. Во многих номерах различных жанров он занимал ведущее по­ложение. Ежедневно выступая в программе и не­изменно пользуясь большим успехом, Н. А. Никитин не довольствовался достигнутым и много репетировал, добиваясь дальнейшего совершенствования. Следуя старой цирковой традиции, он стал готовить своего юного сына Николая к карьере циркового артиста и ввел его в свой номер. Одновременно Н.

. А. Никитин начал подготавливать группу дрессирован­ных лошадей. Со временем сын начал вы­ступать в качестве соло-джигита и жон­глера на лошади, а Н. А, Никитин — как дрессировщик группы лошадей. К нашему глубокому сожалению, моло­дой Николай Никитин недолго выступал на аренах советского цирка. Война, как ура­ган пролетевшая над страной, навсегда уне­сла из наших рядов молодого одаренного артиста. Н. А. Никитин остался с женой коротать свои дни в ожидании наступающей старо­сти. Но несчастье, как говорят пожилые лю­ди, не приходит одно. Вслед за гибелью сына в дом Николая Акимовича пришла еще одна беда... Как-то на одной из репетиций на самую злую лошадь, которая всегда выпускалась на арену в наморднике, так как имела при­вычку кусать других лошадей, по недо­смотру берейтора намордник не был надет. Н. А. Никитин заметил это, как только ло­шади вышли на арену, но, не желая приостанавливать репетицию, решил все-таки провести ее, уделяя больше внимания злой лошади. Репетиция прошла нормально. Оставал­ся заключительный трюк, когда дрессиров­щик, подняв всех лошадей на задние ноги, отпускает их после этого за кулисы. Но лошадь, казалось, ждала этого мо­мента. Бросившись на дрессировщика, она схватила его зубами за кисть правой руки и вместе с ним взвилась вверх.

. Два или три раза поднималась она на задние ноги, дер­жа зубами руку своего дрессировщика. Когда служащие и берейтор подбежали на помощь, было уже поздно. Правая рука, раздробленная как жерновами, безжизнен­но висела на коже и сухожилиях — кисть руки была перетерта плоскими зубами лошади. Казалось, карьера циркового артиста на этом закончилась... Но, выйдя из больницы с протезом вместо правой руки, Н. А. Никитин снова приступил к репетициям и прежде всего, к работе над собой. Часами сжимая шамбарьер (длинный кнут, которым дрессиров­щик регулирует работу группы лошадей) в левой руке, Н. А. Никитин постепенно «приучал» ее исполнять всю работу, до того выполнявшуюся правой рукой. Это была тяжелая тренировка, и лишь человек с силь­ной волей мог побороть все трудности, порой казавшиеся непреодолимыми. Усилия и труд дали желанные результа­ты. На арену снова вышел дрессировщик лошадей, прекрасный мастер своего дела, умело работавший левой рукой (тогда как в искусно сделанном протезе правой руки артист сжимал рукоятку стека, которым, конечно, не пользовался при проведении номера). Многие зрители даже не замеча­ли, что исполняющий столь сложную рабо­ту и мастерски владеющий шамбарьером артист имеет только одну левую руку. Изобретательность, выдумка и мастер­ство дрессировщика конной группы про­являются особенно наглядно, если он вы­ступает с небольшим количеством живот­ных. Пользуясь незначительной по составу группой лошадей, Н. А. Никитин создал не­сколько интересных, не шаблонных по своему характеру номеров и никогда не поз­волял себе никакой скидки на отсутствие правой руки. Вспоминаются дни, когда фашистские войска еще стояли неподалеку от Москвы. По ночам улицы были погружены во мрак, в столице стояла напряженная тишина. Все участники программы Московского цирка жили в нем, размещаясь в своих гардероб­ных. Представления шли при переполненном зале. Основными зрителями были бойцы, на несколько дней вернувшиеся на отдых с передовой линии. Цирк был слабо осве­щен, в нем было холодно, но все мы ра­ботали с небывалым подъемом, стараясь украсить отдых защитников нашей Родины. Стремясь ускорить разгром гитлеров­ских полчищ, советские люди отдавали свои сбережения на строительство самолетов и танков. Артисты цирка созвали в свя­зи с этим общее собрание. Одним из пер­вых поднялся с места Н. А. Никитин. Он не любитель много говорить, особенно на соб­раниях, и речь его была краткой: — Я русский человек,— сказал он,— и горячо желаю скорейшего разгрома врага, который топчет мою родную землю... Свои сбережения (он назвал при этом значитель­ную сумму) я отдаю в фонд обороны для ускорения часа победы над врагом... Н. А. Никитин сел на место. Вокруг сла­бо освещенной арены воцарилось секунд­ное молчание. Затем один за другим с места стали подниматься артисты и, подхо­дя к столу, стоявшему у барьера, просили принять их взнос в фонд обороны. На этом собрание кончилось. В кратком прочувст­венном слове Н, А. Никитин высказал мыс­ли всех советских людей, патриотов своей Родины. Закончилась война, наша страна быстро залечила раны, нанесенные врагом, начал­ся дальнейший подъем и расцвет культуры и искусства, а вместе с тем и любимого нами советского цирка. Николай Акимович Никитин — русский, советский человек, и мы вправе гордиться им, как ведущим мастером нашего цирка. С большой теплотой люди советского цирка отметили славный юбилей — семи­десятилетие со дня рождения и шестьде­сят лет артистической деятельности Н. А. Никитина, недавно ушедшего на за­служенный отдых. В. ЭДЕР,