Вот он выходит на манеж. Ничем осо­бым не замечателен — не толстый, не не­уклюжий, без наклеенного носа, без тра­диционного рыжего парика. На нем чер­ный бархатный пиджак, нормальные брю­ки; чуть большего размера, чем нужно, серая клетчатая кепка и кумачовый плато­чек в кармашке. В руках тросточка. Ни­чего смешного. Но вот он глянул в зал, лукаво загоре­лись большие голубые глаза и рот растянулся в широкой доброй улыбке. И в от­вет заулыбался весь зал. Попов снял кеп­ку и рассыпались русые, льняные волосы. Он еще ничего не сделал, но уже чув­ство доверия и симпатии овладевает зрителями. Мы уже с удовольствием смот­рим на милого курносого юношу, на свет­лые соломенные бровки, на светящееся улыбкой лицо, следим за легкой, спокой­ной походкой, за каждым мягким движе­нием клоуна. Вот он достал из кармана пять карто­фелин. Что он будет с ними делать? Одна за другой они летят вверх, а клоун их ло­вит и, почти не задерживая в руках, сно­ва и снова посылает их вверх. А вот по­явилась еще и вилка. Она летит вслед за картофелинами. Момент! Рукоятка вилки в зубах у Попова. Еще момент — и одна картофелина, летящая вниз, попадает на зубья вилки. Это сложный трюк, но По­пов выполняет его с завидной легкостью, и цирк разражается аплодисментами. А Попов с удивлением смотрит на зрителей. Что случилось? Почему они аплодируют? И, как бы поняв причину, улыбается. Что бы он ни делал: жонглирует ли кольцами, балансирует ли, исполняет ли каскад, ходит ли по свободно натянутой проволоке — во всем предельная легкость и высокое мастерство.

. Когда вы увидели его на проволоке, в первые секунды вам кажется, что вот-вот он свалится. И артист содействует такому впечатлению: он размахивает руками, изо­бражая потерю равновесия, хватается тро­сточкой за воздух, а затем, чтобы удер­жаться в этом положении, зацепляет себя ручкой тросточки за шею. И с этого мо­мента вы перестаете волноваться за его судьбу. Вы поверили в его стойкость, вы совершенно убеждены в том, что он на проволоке, как у себя дома, и только по­ражаетесь всему тому, что он способен де­лать на качающейся металлической нити. По проволоке он ходит, как директор учреждения по своему кабинету. С той только разницей, что директор нередко хо­дит неуверенно, полагая, что может долго не удержаться, а Попов ходит так, будто всю жизнь провел на проволоке и останет­ся на ней до конца. Он лежит на ней, как на диване. Он гуляет по ней, как по аллее парка. Он стоит на ней, как постамент на площади. И это великолепно. На манежах наших цирков выступает талантливый мастер клоунады, замечательный коверный — Карандаш. Этот ма­ленький, чем-то похожий на мурзилку, человек оказывается сильным и ловким. Карандаш — большой мастер политичес­кой сатиры, прибегающий часто к гро­теску. Ему помогают в этом и визгливый голосок и его смешная карикатурная фи­гурка. Зрители покатываются от смеха, когда делает свои уморительные каскады не­обыкновенно смешной Константин Мусин, и горячо аплодируют веселому с вечно выпученными глазами Константину Берману, когда он совершает головокружительный прыжок из оркестра в манеж. Смех всегда сопровождает выступления комичного тол­стяка Акрама Юсупова и изобретательно­го весельчака Бориса Вяткина с его неиз­менной подружкой—собачкой «Манюней». Все они заняли свое место в истории советской клоунады. Но Олег Попов не пошел по их пути. Он стремится создать свой жанр, отлич­ный от других клоунов.

. И, вероятнее всего, помог в этом ему молодежный цирко­вой коллектив, в котором он долго и ус­пешно работал. Первое, что он сделал, это отмел в своем облике все внешнее, что может смешить. Удивленные, немного испуганные гла­за, открытый рот. Длинные волосы. Что-то от Иванушки-дурачка из любимой с дет­ства сказки. Да, это тот самый Иванушка, который, как выясняется, вовсе не дурак, а добрый, умный, находчивый, ловкий умелец. Он хоть кого проведет. И рассме­шит царя и возьмет за себя царевну, обойдя всех своих конкурентов. Но в наше время у нас нет царей и нет царевен. И, наконец, Иванушка другой. По­этому и костюм Попова и его лицо — обы­кновенные, бытовые. Только чуть празд­ничнее обычного выглядит его костюм. Ведь он вышел на манеж, а это для арти­ста большой праздник. Ему не нужен смешной нос, не надо, чтоб поднимались дыбом волосы. Он будет вызывать смех положением, в которое он попал сам или в которое он поставил ко­го-нибудь другого. Вот к примеру клоунада «Свисток». Это старая клоунада о проглоченном свистке, продолжающем звучать. Ее бли­стательно делал в кинематографе Чарльз Чаплин и тысячу раз повторяли многие клоуны в цирках. Но Попов играет ее по-своему.

. Он появляется на манеже в забавной старинной русской шапке, садится на барьер, достает из-за пазухи рожок и с сосредоточенным выражением лица испол­няет на нем русскую народную песенку. Инспектор манежа подходит к нему и про­сит прекратить игру. Уходит. Попов от­ходит в сторону и играет новую песенку. Завидев возвращающегося инспектора, он делает вид, что это дудел в рожок не он, что это кудахтал петух. И клоун начинает смешно кудахтать рожком, а для убеди­тельности еще похлопывает себя рукой по боку, как петух крылышком. И для еще большей убедительности дает инспектору снесенное петухом... яйцо. Зрители хохочут. Инспектор отбирает у Попова рожок. По­пов достает надувной резиновый шарик «уйди-уйди» и начинает играть на нем. Инспектор отнимает шарик. Попов оборо­няется, подняв ногу, нацеливая ее как ружье. Инспектор, рассердившись, снима­ет у наго с ноги туфлю и уносит её. Что делать? Попов достает откуда-то балетную туфлю, надевает ее на левую ногу и на момент превращается в балерину, изящ­но танцующую на пуантах. Конечно, это половинчатое изящество, ибо на правой ноге у него обычная мужская туфля. Поклонившись, как это делают из­вестные премьерши балета, он достает сви­сток и высвистывает новую мелодию. Ин­спектор манежа возмущен. Он толкает По­пова. Попов падает и с ужасом понимает, что проглотил свисток. Он пытается объяс­ниться с инспектором, но вместо слов — свист. Так было со свистком у Чаплина. Но Попов придумывает дальнейший ход. Он расстроен. Он садится на корточки у барьера и плачет. Свист звучит, как рыдание. Умолк. Инспектор хочет объявить следующий номер, но Попов всхлипыва­ет — и опять вырывается свист. Инспектор гонит его с манежа и нечаянно наступает Попову на ногу. И тут, хромая, подпрыгивая, Попов скулит, как побитый щенок (все это через свист). И делает он это смешно и в то же время трогательно. Не удивительно, что цирк гремит аплодисмен­тами. Попов превосходно владеет искусст­вом смеха, искусством той самой шутки, которая сближает людей и становится проводником дружбы между людьми различных национальностей. В дни VI фестиваля в Московском цирке побывали представители всех континентов и почти всех стран мира. Я видел, как смеялись, глядя на Олега Попо­ва, римский учитель, строгий норвежский докep, задумчивый чилиец, девочка-школьница из овеянной ветрами Исландии, ин­деец из Суринама и негр из Пуэрто-Рико. Им всем было одинаково весело, они от­лично понимали шутки Попова и каждый из них со свойственным ему темпераментом рукоплескал артисту. В эти же дни на пяти манежах мос­ковского стадиона «Динамо» состоялся праздник цирка. Пожалуй, самый боль­шой успех выпал на долю Олега Попова с его партнерами. Что мог показать По­пов на стадионе? Конечно, футбол. Ворот нет. Их заменяют пиджаки, по­ложенные на расстоянии трех шагов один от другого. Вратари — совсем молодые. Каждому не больше семи лет. Идет спор, я бы даже сказал, скандал из-за каждого замечания судьи. Играют грубо. Одному игроку открутили ногу и санитары на но­силках уносят его с поля. Но игрок не по­кидает свою команду. Свалка. Из-под гру­ды тел игроков выкарабкивается Олег По­пов. Он спрятал мяч за пазуху и ищет место, куда бы поставить его, чтобы удоб­нее было забить его в ворота. Но ворота слишком малы и Попов расширяет их, от­нося в сторону пиджаки. Скандал. Дикая каша на поле. Игроки упали друг на дру­га, сцепились и не могут расцепиться. Судья назначает одиннадцатиметровый штрафной удар. Должен бить напада­ющий, клоун Михаил Шуйдин. Что де­лать? Надо встать стеной на защиту. И Олег приносит на поле самую настоящую стену. Устанавливает ее. Клоун Анатолий Векшин бьет. Пушечный удар. Мяч летит в стену, стена взрывается. Все летит в воздух. Вся команда разлетается в прах. Представьте себе хотя бы на секунду, как смеются одновременно сто тысяч че­ловек, и вы поймете, какой успех имела эта клоунада, разыгранная Поповым с партнерами почти экспромтом. В 1956 году Попов уезжал на гастро­ли в Бельгию, во Францию, Великобрита­нию и Польшу, будучи уже вполне сло­жившимся популярным артистом совет­ского цирка, и вернулся в Москву при­знанной европейской знаменитостью. Не­давно мне довелось беседовать с одним московским товарищем, приехавшим из Парижа. Он рассказал, что однажды, бу­дучи там, пошел поужинать в ресторан и метр-д отель, подведя его к столику, торжественно произнес: «За этим столиком сидел сам Олег Попов»! А «сам Олег Попов» вернулся не премьером, привыкшим к овациям, цве­там и поцелуям. Нет. Ему не вскружили голову ни похвалы Марселя Морсо, ни комплименты Жозефины Беккер. В жизни и в работе он остался немного застенчивым, скромным юношей, любящим свой груд, упорно добивающимся нового со­вершенства в своей работе. В спектакле Московского цирка — в водяной феерии «Юность празднует» Олег Попов выступил в большой пантомимиче­ской сцене. Он изображал несчастного влюбленного, пытающегося покончить жизнь самоубийством. И в этой новой для него роли он показал себя в новом ка­честве. Мы видели его радостным, порха­ющим от счастья влюбленным, видели растерянным в момент, когда счастье по­кинуло его, видели печального Олега, севшего на мостик, и безумие человека, решившего утопиться. Это — сцена чаплиновского характера. В ней юмор грани­чит с драматизмом. И Попов отлично справился с этой ролью, вызвав одновре­менно сочувствие и хохот зрителей. Он иг­рал эту сценку со своим партнером Анато­лием Векшиным и студентами циркового училища М. Канитановой, А. Николаевым Г. Афанасьевым, которые впервые в жизни вышли на манеж и показали себя спо­собными комиками. Попов помог им начать свой артистический путь в цирке,— и это очень хорошая черта молодого ма­стера. А может быть, вы давно не были в цирке и не видели Олега Попова? Тогда обязательно соберитесь и пойдите. Зажгутся над ареной яркие лампы, загремит оркестр, выстроятся у форганга униформисты, пройдут в параде, сверкая блестками костюмов, бесстрашные акро­баты — покорители воздуха, прогарцуют на гордых конях ловкие всадники, пробе­гут в разноцветных трико гимнасты, за­хлопают шамбарьеры, и как старого друга, встретят зрители своего любимца Олега Попова, который, как вполне точно указано в программе, будет вас веселить, находясь на манеже весь вечер. В. Поляков