Пусть извинит меня читатель, что эту статью о делах сегодняшних я начну с некоторого отступления в прошлое, а именно — с начала три­дцатых годов. Я думаю, что такое сопоставле­ние во времени вполне уместно и правомер­но. В самом деле. Мы часто говорим: «За последние десятилетия наш цирк шагнул далеко вперед». Это, разумеется, совер­шенно справедливо, и вместе с тем со­вершенно привычно для нас — деятелей искусства страны, где все движется вперед гигантскими темпами. Но мы за последнее время настолько свыклись с успехом, что иногда не замечаем, какую силу воздействия имеют на наших зарубежных коллег и на зрителей достижения советского цир­ка. сами. В начале тридцатых годов у нас длительное время гастролировали широко извест­ные итальянские артисты — трио Амадори: отец с дочерью и сыном, Их великолепный воздушный номер имел большой заслу­женный успех. Помню, что артисты эти, скромные и приятные люди, пользовались дружеским расположением своих совет­ских коллег. Они выступали в нескольких городах Советского Союза и везде сниска­ли себе репутацию талантливых мастеров, искусству которых могут позавидовать многие артисты. Старший Амадори (его звали Гоффредо) с большим интересом присматривался к нашему цирку. Привыкший всю свою жизнь иметь дело с частной антрепризой, он с удивлением узнал, что у нас навсегда покончено с этим, поражался тому, как высоко у нас правовое положение артистов; с восторгом повторял: «О, у вас прекрасно пойдут дела, помяните мое слово». Потом Амадори уехали, и мы, работники цирка старшего поколения, неоднократно с удо­вольствием слышали, что трио Амадори продолжает восхищать зарубежного зри­теля. Затем началась война, и больше об этой славной троице мы ничего не знали. И вот теперь в Риме во время антракта на одном из первых же представлений к нам за кулисы пришел не кто иной, как Гоффредо Амадори. Он не очень изменил­ся, наш старый друг, хотя беспощадное время и на него наложило свою печать: некогда блестящие темные волосы сильно поседели да глубже, отчетливее стали мор­щины. Как обычно живой и энергичный (несмотря на брюшко, еще тогда, в три­дцатые годы поражавшее нас, — воздушный полет на такую длинную дистанцию не вы­полняли даже более молодые и менее пол­ные артисты), Гоффредо обнимал нас, хо­тя и со слезами радости на глазах, но с какой-то затаенной грустью. Мы засыпала его вопросами: как, дружище, полет? сорвался... погиб, оставить цирк. обучаю мо­лодежь.

. Вот, Амадори, я... Он немного замялся, потом сообщил нам, что на сбережения, собранные за долгие годы работы в цирке, он открыл небольшое торговое дело — «Готовая одежда». Я с грустью подумал тогда: «Не знаю, что приобрела в его лице торговля, но итальянское цирковое искусство потеряло, бесспорно, потеряло талантливого артиста». Потом мы еще раз виделись с Амадо­ри. Он снова пришел за кулисы, уже вмес­те с женой и дочерью. И хоть очень велик был соблазн побывать у старого друга дома (жена настоящим русским борщом), обстоятельства сложились так, что осуществить это наме­рение удалось. Через день после первой встречи я по­лучил от него письмо. Мне представляется, что читателям небезынтересно познако­миться с этим письмом, и потому привожу его целиком. «Рим, 5 октября . Дорогой друг Дуров, ты, конечно, найдешь кого-нибудь, кто сможет перевести письмо. . останется для меня навсегда памятной датой по двум причи­нам; во-первых, запуск лунника № 3, во-вторых, я был на вашем спектакле. И я смущен, я очарован, я любуюсь вашим мастерством, совершенством и изящест­вом, с какими были представлены и выпол­нены все номера вашей программы. Не скрою, что я был очень тронут тем как меня приняли твои земляки, коллеги, друзья, знакомые и товарищи. Не думал, что после двадцати лет меня еще помня г и узнают. Я бы понял, если бы там были только пожилые люди, но откуда могли знать молодые, кто такой Амадори? Я по­нял все, когда мне сказали, что и в Моск­ве, и в Ленинграде мои фотографии хра­нятся в музеях. Степень совершенства, которой вы до­стигли, потрясла меня. С 1933 года вами проделан большой путь, и я горжусь вами. Я счастлив, потому, что все происходит так, как я это предвидел: может быть, ты вспомнишь наши беседы, мои разговоры с русскими коллегами в том далеком 1933 году, когда я был среди вас. Это время далеко от меня, я постарел, и если еще преподаю мои ученики выступают с успехом, я сам уда­лился от сцены и живу частной жизнью.

. Хотелось бы написать очень многое, даже если вы сегодня не нуждаетесь больше в комплиментах, в словах одобре­ния и восторга. Знаю, что вы любите свою профессию, и эта любовь доведет вас до самой вершины совершенства. Меня в этом убедили все номера вашей программы. Молодцы, действительно молодцы! На этом кончаю, потому, что не хочу надоедать твоему переводчику. Прошу тебя передать мой привет всем друзьям, с которыми я даже не успел по­беседовать при моем коротком посеще­нии, надеюсь, что они меня простят. В на­дежде, что смогу еще раз вас всех увидеть, и что ты сможешь приехать ко мне, чтобы провести немного времени вместе, жму теб руку. Твой друг Гоффредо Амадори» Таково мнение о нашем цирке одного из тех, кто особенно тонко знает и разби­рается в цирковом искусстве. Но здесь я должен оговориться, что итальянцы вооб­ще превосходно знают цирк, что это стра­на с древними цирковыми традициями, ед­ва ли не самыми древними на земле, что итальянцы дали цирку целые артистические династии. Чтобы понять все это, надо было видеть, с каким воодушевлением принима­ла публика, например, группу прыгунов Федосовых, особенно исполнение ими двойных сальто. И еще одно обстоятельство хотелось бы подчеркнуть, говоря о том, как относятся в Италии к цирку, по крайней мере, к нашему. Газеты и журналы полны были отзывов о наших представлениях — рецен­зий, заметок, фотографий и т. д. И любо­пытно, что в числе авторов рецензий были крупнейшие, самые выдающиеся литерато­ры. Один из них всемирно известный поэт лауреат «Одобрение, с которым уже несколько лет встречают во всей Европе советский цирк, имеющий, кстати сказать, древнюю историю, зависит и от строгой структуры спектакля, и от тщательного выбора ар­тистов». Сальваторе Квазимодо подробно оста­навливается на всех номерах программы и каждому, без исключения, дает очень лест­ную оценку, Вот некоторые выдержки из этой рецензии. «...Только ритм оправдывает кажущуюся простоту, с которой семья Волжанских, очевидно привыкшая ходить по воздуху, неся, может быть, просто из-за отсутствия достаточного места, одного из членов семьи на голове, приступает к новым экви­либристическим чудесам». «Во время интервалов на арене появ­лялся, входя на цыпочках, знаменитый клоун Карандаш, не прибегающий ни к мас­ке, ни к пошлым шуткам.,. Карандаш пока­зывает маленького человека улицы, застен­чивого и подозрительного, особенно по от­ношению к любому блюстителю порядка, но затруднения этого человечка очень ско­ро разрешаются юмористически и благопо­лучно». «Василия Мозеля и Анисима Савича надо рассматривать не как цирковых клоу­нов, а как комиков-мимов, богатых на вы­думки».

. «Улыбающиеся акробаты, работа кото­рых ежеминутно возбуждает столько тре­вог, говорят нам своей улыбкой: «Наша работа другой». Несколько чрезвычайно теплых фраз автор адресовал мне и моему, как он выразился, «Ноеву ковчегу». И мне доставило искреннее удовольствие на одном из пред­ставлений в Риме пожать руку этого за­мечательного поэта. Не боясь показаться нескромным, могу сказать, что успех наших выступлений воспринимался в Италии, как одно из мно­гочисленных достижений нашей Родины в области культуры. Характерна в этом смыс­ле статья другого писателя, слава которого также давно перешагнула границы Италии. Я имею в виду Джанни Родари — автора одной из любимейших во всем мире дет­ских книг «Похождения Чипполино». Свою рецензию он озаглавил весьма выразительно — «Из Москвы приехал лунник всех цирков». Статья целиком, от начала до конца, вы­держана в духе своего восторженного подзаголовка: «Цирк невозможного». Бу­квально все номера аттестуются автором, как преодоление рубежа, недоступного че­ловеку, рубежа невозможного. Обстоятель­ная рецензия Дж. Родари заканчивается такими словами: «Старая традиция, новая структура, а в результате один из самых прекрасных спектаклей в мире». Я привожу все эти высказывания отнюдь не для того, чтобы похвастать перед чи­тателем, дескать, посмотри, каковы мы. Вовсе не это соображение руководит мною, хотя не скрою, что было очень ра­достно на душе от столь лестных оценок нашего искусства. Меня занимает в этой связи другая мысль: если так принимает зарубежный зритель наше родное совет­ское искусство, то какая же высокая честь представлять его! Какой это большой по­чет ответственность! И может ли, имеет ли право хоть один из нас, даже самый одаренный, застыть, остановиться в своем движении вперед, в совершенствовании своего творчества?! Ведь мы не просто артисты цирка, мы — артисты самого передового в мире совет­ского цирка. Дуров, Журнал Советский цирк Апрель. 1960 г.