Должен вам сказать, что в жизни каж­дого актера есть выступление, которое он, в силу разных обстоятельств не забудет до конца своей жизни. Не забуду одного выступления и я. Случилось это в одном украинском го­роде в середине двадцатых годов. Нэп тогда переживал полосу своего расцвета, вовсю работали казино, электролото, ка­баре, и тон в них задавали, разумеется, нэпманы. Более демократическим заведением считался старый деревянный цирк, где только что прогорел «чемпионат француз­ской борьбы» со всеми его «железными» и «стальными» масками и даже с «маской смерти». Чемпионат сменила эстрадно-цирковая труппа, в которой я тогда выступал, но мы тоже не имели сборов. Дело дошло до того, что артистам было не на что выехать из города... Вот тогда наш администратор, посове­щавшись с труппой, и пустился, по его вы­ражению, на «крайнюю меру». Как он сумел договориться с городскими властями — ума не приложу, но только вскоре все улицы были заклеены огромны­ми афишами: Впервые в нашем городе съедение живого человека. Сеанс проводит факир Магомет-оглы, а также большое представление при участии лучших артистических сил. Сейчас смешно об этом вспоминать, но тогда (время-то, учтите, какое) народ ва­лом повалил в кассу. Все билеты были рас­проданы за несколько часов. Однако к на­чалу представления цирк оказался полу­пустым. Зрители догадались, что «съедение человека» будет в конце программы, а с «лучшими артистическими силами» они уже были знакомы. Но вот окончилось первое отделение. Во время антракта цирк начал заполняться и вскоре стал набитым до отказа. Возбуждение было крайним... Никто из зрителей, конечно, всерьез не предполагал, что живой человек будет съеден, но всем было интересно узнать, как артисты вы­вернутся из такого положения. Мы не спешили с началом нашего ат­тракциона, так как рассчитывать на его «мет­раж» не приходилось. Оркестр успел уже сыграть в антракте несколько вещей, но его никто не слушал.

. Напряжение росло... Неизвестно еще, кто больше волновался: зрители или артисты... Наконец мы дали полный свет, и публика начала успокаиваться. По обеим сторонам форганга выстрои­лась пестро одетая униформа, оркестр за­играл марш, и я, будучи чем-то средним между инспектором манежа и конферансье, предстал перед зрителями. Когда я остановился на положенном месте, оркестр умолк, публика тоже затих­ла, и в этой тишине мне стало по-настояще­му страшно. Однако я взял себя в руки и громко объявил: Начинаем сеанс «съедение живого че­ловека». Просьба к уважаемой публике во время сеанса соблюдать спокойствие и пол­ную тишину... Я дал знак оркестру. Он затянул какую-то восточную мелодию, а униформа стала вносить на манеж наш реквизит. Боже мой, какой только дряни там не было! Прежде всего, водрузили точильную ма­шину и к ней приставили старую саблю. Публика возбужденно загудела, предвкушая интересное зрелище. Но вскоре гул начал стихать, так как последующие предметы вызвать восторга ни у кого не могли... Уни­формисты притащили стол и поставили на него огромную бутыль с крупной наклей­кой, на которой был изображен череп с перекрещенными костями. Рядом оказа­лись таз с водой, большой ком ваты, тол­стый моток бинта, флакон с йодом и не­сколько ножей, стерильность которых вы­зывала большие сомнения. Зал снова затих. И тогда я объявил: Факир Магомет-оглы! Эту роль взял на себя наш отчаянный ад­министратор. Мы сначала думали пригласить кого-нибудь из борцов, оказавшихся «на мели», но их публика уже знала, а наш ад­министратор действительно впервые высту­пал, и не только в этом городе, но и вооб­ще на манеже. К тому же комплекцией своей он не уступал любому чемпиону, а его хмурое лицо как нельзя лучше подходило для нашего дела... Магомет-оглы вышел голым до пояса, в шароварах и чалме.

. Тело его было коричне­вым, поскольку он натерся жженой проб­кой так же, как и теперь натираются Заремы в «Бахчисарайском фонтане» и Ванды в «Роз-Мари». Но в отличие от этих очарова­тельных существ наш Магомет выглядел одновременно смешно и свирепо, так как с гримом явно переборщил: лицо его было шоколадным, а губы чуть не синими. Однако смеха своим появлением он в публике не вызвал — слишком уж «серьез­ными» были все наши приготовления. Магомет отвесил низкий поклон и за­стыл, как изваяние, скрестив руки на гру­ди... Теперь предстояло самое трудное — во всяком случае, для меня. Начинаем сеанс «съедение живого че­ловека», — повторил я и добавил: — желающих быть съеденными прошу на ма­неж... И опять никто не засмеялся. Тишина, са­мая настоящая тишина воцарилась в цир­ке! Слышно было только, как кто-то кого-то подталкивал, где-то заспорили, некоторые привстали со своих мест, надеясь увидеть «желающих». Но они не появлялись... Все получилось именно так, как мне предсказывал администратор. Считаю до трех, — заговорил я. — Раз... Нет желающих? Два... Нет желающих? Три... И, сделав короткую паузу, я заявил: Ввиду отсутствия желающих сеанс не состоится. Представление окончено! Погас свет, Магомет с достоинством удалился, а униформа бросилась забирать рек­визит. Оркестр заиграл походный марш, за­глушая крики недовольных, хотя я, признаться, ожидал, что их будет значительно больше... На некоторых лицах, в особенно­сти женских, можно было прочесть даже удовольствие оттого, что все обошлось бла­гополучно и никто не пострадал. Ловко надули! А за кулисами мы, все еще волнуясь, по­здравляли администратора, выручившего нас из беды, и радовались возможности поскорее уехать из города.

. Но герой нашего вечера вдруг спросил: А какой сегодня день? Пятница? Кто же пропускает субботу и воскресенье? — и категорическим тоном произнес: — Оста­емся еще на два дня. Со съедением? — робко спросил я. Конечно! Разве вам не нужны день­ги? Мы ахнули. Можно обмануть публику один раз, и то, честно говоря, это нам бы­ло не слишком приятно. Но повторять все сначала? Да еще дважды? Ведь никто не поверит... Вы ничего не понимаете, — продол­жал Магомет.— Почти все, кто был сегодня, придут и завтра и послезавтра. Они будут ждать, а вдруг появится человек, желающий быть съеденным... И, представьте, он оказался прав! Мы снова повесили афиши, и снова у нас был аншлаг. Мы проделали все то же самое, но только когда я, вызывая желающих, досчи­тал до двух, мне крикнули: Пускай он вас съест! Он у нас ручной и своих не трогает! В публике засмеялись, и второй вечер прошел без всяких инцидентов. И вот наступил последний, заключитель­ный сеанс в воскресенье. Едва я произнес «Раз... Есть желающие?», как сиплый голос откуда-то сверху закри­чал: Есть! Я посмотрел и обмер... С заднего ряда двинулся к манежу здоровенный детина в телогрейке. На ходу он слегка покачивался. Зрители повскакали с мест, высматривая добровольца. Даже музыканты привстали со своих стульев. Только Магомет сохранял полное спо­койствие, даже не взглянув на желающего быть съеденным. Неловко перешагнув через барьер, де­тина остановился на манеже. Публика завыла от восторга. И тогда Магомет впервые окинул его уничтожающим взглядом. Однако детину это нимало не смутило, и он продолжал стоять, раскачиваясь во все стороны. Что было делать? Магомет молчал, оче­видно, считая, что людоеду не пристало го­ворить по-русски, иначе это развенчает его ореол. А детина продолжал раскачиваться, глу­по ухмыляясь публике. Вот за это «раска­чивание» я было и ухватился... Я попросил его «дыхнуть» и тут же за­жал нос. Затем, потребовав у публики вни­мания заявил: Гражданин не может участвовать в нашем сеансе, поскольку находится в не­трезвом состоянии! Посыпались крики: «Довольно нас обма­нывать!», «Начинай сеанс!», «Просим!». Ешь меня, гад! В таком случае за гражданина должен быть поручитель. Есть желающий быть по­ручителем? Из первого ряда степенно поднялся че­ловек в золотых очках, которого я заметил еще на двух предыдущих представлениях. Это был известный в городе нэпман, вла­делец мясного магазина. Он с достоинством подошел к нам и в наступившей тишине сказал: Я могу быть поручителем. Очень хорошо! — неизвестно чему об­радовался я и попросил униформу прине­сти бумагу и перо. Я всячески старался выиграть время, смутно надеясь на что-то такое, что выведет нас из опасного положения. Когда мы с Ма­гометом обсуждали план номера, он уве­рял, будто ни за что не найдется дурака, который бы пожелал, чтоб его публично съели. И вдруг «дурак» нашелся! Я лихорадочно набросал несколько слов и зачитал их публике. «Я, такой-то (следова­ла фамилия поручителя), подтверждаю в присутствии всех зрителей, что за послед­ствия номера «Съедение живого человека» цирк никакой ответственности на себя не берет». Ничего умнее я тогда придумать не мог, но поручитель охотно подписал эту грамоту, а детина ободряюще кивнул головой. Магомет продолжал безмолвствовать. Я ждал, что он мне подаст какой-нибудь знак, поможет чем-то, но то ли от самоуверенно­сти, то ли от страха он даже не смотрел в мою сторону. Новая мысль пришла мне в голову... Для нашего сеанса необходим врач. Без него мы не можем приступить к но­меру. Я думал, что отменю сеанс из-за отсут­ствия врача, но, к несчастью, он сейчас же объявился. Я врач,— сказал пожилой гражданин, выйдя на манеж, — в городе меня знают.. И публика одобряюще загудела. Оставался последний шанс... Мне необходимо, — заявил я публике, — одну минуту поговорить с поручителем. И, схватив его под руку, увел за кулисы. Магомет и детина по-прежнему стояли друг против друга. За кулисами происходила страшная воз­ня. Униформисты смотрели на меня испу­ганными глазами. Вы взрослый человек, — сказал я по­ручителю, — и, конечно, понимаете, в чем тут дело... Я прошу вас отказаться от пору­чительства, и мы отменим сеанс. Пятьсот рублей, — спокойно ответил нэпман, — и я уведу этого человека. Кста­ти, это мой мясник. У нас не было такой суммы, предыду­щую выручку хранил Магомет. Но как ему сейчас сказать об этом?.. К тому же мы опять остаемся без денег... Видя мои колебания, поручитель нази­дательно произнес: Обманывать надо уметь! И он вернулся на манеж, сделав нетер­пеливой публике жест, что, дескать, все в порядке. И тогда двинулся с места Магомет. Он, видимо, решил начать сеанс... Подойдя к мяснику, он положил ему руки на плечи и пристально посмотрел в глаза. Затем жес­том приказал ему раздеться, и тот послуш­но сбросил телогрейку, фуфайку и остал­ся голым до пояса, показав крепкую грудь, покрытую замысловатой татуировкой. Магомет, примериваясь, заходил вокруг мясника, а я дал знак оркестру, и цирк на­полнила барабанная дробь, как при испол­нении «смертных» номеров. Магомет отступил на несколько шагов, кинулся на мясника и вцепился ему зубами в левое плечо... Тот взвыл от боли, вывернулся и блестя­щим ударом справа сбил Магомета с ног, так что чалма его отлетела далеко в сто­рону. Я бросился за кулисы, крича: «Свет!» — и цирк тут же погрузился в пол­ную темноту. Видимо, это решение было принято до моей команды... Мы со всех ног удирали из цирка во главе с неуспевшим разгримироваться Ма­гометом. К счастью, поезд, на котором мы соби­рались уехать, был ночным, и актеры при­шли в цирк с вещами... Да, смешно сейчас об этом вспоминать... А вспоминать об этом, по-моему, надо. На­до хотя бы для того, чтоб понять, какой путь мы прошли до сегодняшних наших больших дел от того времени, когда были возможны номера, подобные «съедению живого человека».