Русская клоунада восходит к старинному лицедейству скоморохов, которые исполняли сатирические диалоги и монологи, соединяли показ дрессированных медведей с сатирическими комментариями, разыгрывали пантомимы и тому подобное.

В XIX веке, на заре русского профессионального цирка, наследниками искусства древнерусских скоморохов были «балаганные и карусельные деды». Прибаутки, меткие остроумные характеристики, звонкие рифмы-издевки, умение скрыть сатиру под покровом шутки, мастерство импровизации были качествами, необходимыми для «балконного комика». Именно поэтому годы работы в балагане послужили хорошей творческой школой для братьев А. и В. Дуровых, Виталия Лазаренко. От балаганных дедов очень многое восприняли цирковые клоуны XIX и XX веков — они развивали их традиции на сцене. Связующим тоном между цирковой клоунадой, балаганами и древним искусством скоморохов были городские «площадные» театры XVIII века.

Первые сведения об этих театрах восходят к 1730-м годам. Они существовали до начала XIX века, когда их сменили балаганы на традиционных народных гуляньях (на святках, масленице и пасхе).

Среди «комедиантов» в этих театрах XVIII века были солдаты, школяры, мастеровые разных профессий, копиисты (канцеляристы и переписчики), дворовые служители. Большое место в репертуаре занимала бытовая драматургия. В ее составе имелись небольшие монологи в 20—30 строк, диалоги, небольшие сценки с простейшим сюжетом, одноактные комедии в 200—350 строк. В них слово свя­зано с комической и сатирической пантомимой. Это сближает ее с позднейшими клоунскими сценками.

Гаер  и   Арлекин — главные    персонажи    этих    произведений — были прямыми наследниками русских скоморохов XVII века. Современники воспринимали их как хорошо знакомых персонажей, лишь наделенных  иноземными  именами и  одетых  в  чужеземное  платье.

Внимательный   наблюдатель   картин   быта   русских   простолюдинов в    Петербурге   ХХIII    века    И.   Г.    Георги,   описывая   святочные спектакли   в  площадных  театрах,  отмечал:  там  «представляют разные   смешные   игралища,   при   коих   Арлекин   или   Дурак   всегда бывает».

Арлекин и Гаер в этих пьесах, подобно русским скоморохам, выступали в двух обликах.

В    одних    пьесах    это    потешники-юмористы,    весельчаки    и    балигуры,   которые   сродни      шуту,   клоуну,   «забавному   человеку»   и скомороху. Цель таких потешников-юмористов — «сбойливого обмануть, сердитого увеселить, а скупого добрым и податливым учинить».

В подавляющем большинстве пьес (около двух третей) Гаер и Арлекин произносят приговор осмеиваемым явлениям, способствуют наказанию виновных, а нередко сами (жгутом, прутом, дубиной, а то и кулаком) расправляются с обидчиками, бездельниками и   тунеядцами,   представителями  господствующих   классов.

Продолжая традиции сатирических скоморошьих действ, Гаер разоблачает ложь, измену, разбирает ссоры на рынке, высмеивает алчность церковников и подьячих, обличает пьянство и разврат (духовенства, дворянства, купечества), потешается над увлечением иностранщиной в дворянской среде. Еще на рубеже XVII—XVIII веков началось объединение диалогов и сцен, выполняемых Гаером, а позднее на этой основе была создана забавная комедия «Гаерская свадьба».

Популярность образа Арлекина в русской рукописной драматургии засвидетельствована тихановским сборником «Интермедии о Херликине», где Арлекин лишь в одной из одиннадцати пьес заменен Гаером. Характерные варианты в наименовании его указывают на русско-итальянские (Арлекин) и на русско-немецкие (Херликин, Гарлекин) театральные связи. Итальянская комедия масок была известна в XVIII веке в России, как по гастролям итальянских трупп в Петербурге и Москве в 1731, 1733, 1737 годах, так и по арлекинадам разнообразных немецких трупп вплоть до 1750-х годов.

В итальянской комедии масок Арлекин чаще всего выступал в роли слуги. Он был весел, наивен и отнюдь не храбр. Шапочка его была украшена заячьим хвостом (намек на трусость), одежда « пестрых заплатах подчеркивала бедность. На его долю постоянно доставались  колотушки.

В немецкой арлекинаде начала XVIII века Арлекин был шутом, развлекавшим зрителей различными проделками и выходками «ради утешного и смешного штиля» (ср. Штурм, Архитектура воинская, М.,  1709, стр. 141).

Немецкое воплощение образа Арлекина, превращенного в грубого площадного шута, не нашло отражения в русской рукописной драматургии.

Итальянский прототип Арлекина оказался переосмысленным: он поставлен в конкретные условия русского быта (крепостной, слуга, шут, плут), его присловьям и поговоркам придан русский колорит («спасибо-ста, женушка», «ахти-беда», «испужались, как татарина», «попался гость в боярский двор»). В русском Арлекине XVIII века мало оставалось итальянского. Беззлобный юмор итальянского про­тотипа часто перерастал в язвительную насмешку и нередко приобретал отчетливую антидворянскую направленность. Из наивного простака итальянской комедии Арлекин на русской сцене превращался в остроумного плута, который умел постоять за себя и был не прочь одурачить, а то и поколотить своих противников. Несомненна сюжетная и текстуальная близость сатирических диалогов с участием Арлекина к антидворянским диалогам русской устной народной драмы. С другой стороны, в комических монологах и сценах русский Арлекин близок и Гаеру — прямому продолжателю скоморошьей традиции   на подмостках   площадных  театров XVIII  века.

Можно установить прямую преемственность между рукописной драматургией XVIII века, «балконными комиками» и балаганными сценами XIX века как в репертуаре, так и в некоторых сценических приемах.

Кроме отголосков отдельных произведений, ситуаций, сюжетных мотивов и деталей, гораздо важнее отметить черты сценического искусства русской клоунады XIX века, унаследованные ею от балаганов XIX века и  городского народного театра  XVIII века.

Выход артиста начинался в них обычно с приветствия публики («Здравствуйте, господа») и саморекомендации, которая иногда бывала развернута в обширный комический монолог.

Следуя традиции скоморошества и устной народной поэзии, комические монологи нередко строились как нагромождение небылиц (пародийные рецепты, пародийная челобитная, пародийное объявление,  рассказ о невероятном  происшествии).

В действие включались шутки, «шутливые деяния» по терминологии XVIII века. Таковы лацци с едой (Арлекин-слуга съедает или разбивает единственное яйцо в присутствии голодного барина, разбивает горшок с ухой; школяры пытаются выпить вино из фляги Арлекина) или «мнимые роды», «любовник-статуя», наконец, пантомима, в которой сваха обучала Гаера, «как прийти к невесте и поступать» («Гаерская свадьба») и т. п.

Нередко комическая характеристика превращалась в ироническую «похвалу», где сочетание несовместимых контрастов раскрывало истинный облик разоблачаемого персонажа. Для снижения образа выбирались иронические, нарочито грубые сравнения («ворчит, как в лесу лягушка», «окрысился, как бешеная кошка», «личиком кругленок, как ворона ясна»), метафоры («разбегаева полку капрал», «петь бутылкам молебны») и т. п.

Характерно также постоянное обращение к зрителям по ходу действия, последовательно проведенное, например, в «игре пирожной».

Злободневность и публицистичность сатирических монологов XVIII века достигались в одних случаях упоминанием современных исторических событий (например, взятие крепости Хотина в 1739 г.), в других — приурочивались к определенной местности. Так, например, диалог Шляхта и Слуги приурочен к Москве. Шляхта Елисей — «московский щеголь веретеном хвост», его праздничный мундир («на нем три тысячи дыр») сшит из соляного куля, стащенного на Москве-реке.

Наличие предварительного «перечневого» изложения большей части сцен, а также перечневое изложение финалов указывает, что в рукописной драматургии XVIII века наряду с записанным текстом была в ходу импровизация. Сочетание устной и письменной тра­диции характерно и для позднейшего народного искусства; оно было широко распространено в XVIII столетии, когда, подобно ско­мороху, учились «памятию и наслышкою и по книгам отчасти, только немного».

Многое из перечисленных особенностей рукописной драматургии и сценического искусства в русских городских демократических театрах было наследием старинного скоморошества и устной народной драмы. Впоследствии это унаследовали балаганные и кару­сельные деды и сатирическая клоунада.

Старинные сценические приемы (речевой комизм, обращение к зрителям, самохарактеристика, ирония, сатирическое разоблачение под покровом шутки) возродились в клоунаде А. и В. Дуровых и Виталия Лазаренко. Традиции русского скоморошества живут и в современной клоунаде.