Пожалуйста, не смейтесь надо мной. Я ведь не клоун, для которого ваш смех означал бы, что он мастер своего дела. Я хочу поделиться с вами своими невзгодами и ничего смешного в них не вижу. Вся беда в том, что я чрезвычайно застенчив. Таким уж, видно, родился. Вы даже представить себе не можете, как я застенчив. Фено­менально. Если б я учился в старое время, гимназические учите­ля сжили бы меня со свету своими издевательствами. Но, на мое счастье, я еще молодой человек и, конечно, учился в советской школе. Учителя относились ко мне чутко, поистине с ангельским терпением. Вы только подумайте: стоило мальчику, от природы неглупому и способному, выйти к доске и увидеть устремленные на него глаза всего класса, как у этого несчастного мальчика вы­летали из головы все знания, усвоенные без особого труда. Маль­чик каменел, превращаясь в безмолвный столб. Повторяю, лишь ангельское терпение советских педагогов, их ласковые взгляды я наводящие вопросы развязывали в конце концов мой язык. Вечно буду благодарен этим прекрасным доброжелательным людям. Они помогли мне окончить среднюю школу с неплохими оценками. И вот уже несколько лет я работаю чертежником в большой строительной организации. Говорят, что чертежник я исключи­тельный, просто талант. Говорят также, что ваш покорный слуга совсем недурен собой. К этому добавьте, что он очень начитан и, верьте мне, не дурак. Если б не эта проклятая застенчивость, жизнь моя сложилась бы отлично.

. Но какая у человека, который разговаривает с окружающими людьми телеграфным языком, хуже того — с лаконичностью какого-то автомата! А послушали бы вы меня, когда я взад и вперед шагаю в одиночестве по своей комнате и разговариваю с воображаемыми собеседниками. Тогда я — Цицерон, Бернард Шоу и Марк Твен вместе взятые. Комната трещит по швам от пламенной лавы красноречия, дождя парадок­сов и фейерверка остроумия. Но все это в одиночестве, а в разговорах с людьми я теряюсь, порой отвечаю невпопад или совсем немею, как рыба. По правде говоря, в общении с мужчинами я еще сравнитель­но терпим, но женщины — это мой бич. Они действуют на меня, как удав на кролика. В особенности женщины красивые, изящно одетые. Согласитесь, что от такой жизни добра не жди. Ведь я же мо­лодой человек, полный сил, крылатых мечтаний, фантазии! И ко­му охота жить бобылем, не ведая ни мужской дружбы, ни жен­ской ласки?! Однако я не трус. Застенчивость и трусость — это вещи раз­ные. Сколько раз я мужественно вступал в борьбу с самим собой, бросался, так сказать, в лирические авантюры. Иначе это не на­зовешь, потому что неизменно лирика моя кончалась полнейшим конфузом. Придя на свидание, я превращался в болвана, в чурку с глазами и обращался в бегство. О, как мне хочется полюбить и быть любимым! Если бы толь­ко женщины знали, такой пламенный и нежный, верный и пре­данный любовник погибает во мне!.. Наберитесь терпения, мы, наконец, подходим к событию, кото­рое один мой знакомый, смеясь до упаду, назвал цирковой исто­рией. Подумаешь, остряк! Но он говорит, что ничего забавнее се­бе представить не может, что подобное могло случиться только на манеже цирка во время клоунады. А мне совсем не смешно. Я в отчаянии. Не знаю, на что ре­шиться.

. Цирковая история! Если б мой знакомый... Впрочем, не буду забегать вперед, расскажу по порядку... Этим летом я проводил свой отпуск на юге. Я снял себе скром­ную комнатку в домике вдового старика недалеко от моря. Стоя­ла прекрасная погода, голубые безмятежные дни августа. Я лю­бил уходить на целый день куда-нибудь к морю, подальше от люд­ного пляжа, захватив с собой неприхотливую еду и хорошую кни­гу. Среди угрюмых скал и валунов я чувствовал себя превосход­но. Накупавшись вволю, устраивался под сенью огромной скалы и раскрывал книгу. Чтение всегда доставляет мне неизъяснимое наслаждение. Я не просто читатель, а активный участник всех описываемых в книге событий. Вместе с героем борюсь я побеж­даю, люблю и страдаю. В тот день, о котором хочу вам рассказать, я взял с собой ро­ман Ремарка «Три товарища». Овеянная печалью история любви Роберта и Патриции, крепкая дружба трех фронтовиков — все это захватило и взволновало меня необычайно. Сидя в тот день на берегу моря, я несколько раз захлопывал книгу и закуривал. В один из таких перерывов неожиданно увидел сидевшую в двух шагах от меня девушку. И какую девушку! Она была воплоще­нием моей мечты. Небольшого роста, грациозная и хрупкая, в простеньком ситцевом платьице. Прибавьте к этому милую скром­ность, более того, застенчивость. Да-да, застенчивость! Мне ли не определить в человеке застенчивость, ту самую проклятую застен­чивость, которую в данном случае я был готов назвать неземным чудом.

. Нет, я не мог ошибиться. Да, это было поистине чудом, о котором в старину авторы выразились бы, что оно ниспослано мне небом. Девушка сама, чуть смущаясь, заговорила со мной. — Извините,— сказала она,— что я так бесцеремонно обра­щаюсь к вам. Но я завидую; где вы достали книгу Ремарка? Так началось мое знакомство е Ниной Стрешневой. И клянусь вам, что в ее обществе я ни разу не был похож на самого себя, вернее, я именно был самим собой — человеком, которого до сих пор никто не знал,— неглупым, начитанным, красноречивым. Несколько дней пролетели для меня, как мгновение, и вместе с тем это была целая вечность, имя которой — любовь. Да, я по­любил впервые в жизни. Мы почти целые дни проводили вместе с Ниной, бродили у моря и разговаривали о чем угодно, но только один вопрос я не решался затронуть, верный старомодному понятию, что о любви не говорят. Наступил день разлуки. В этот день даже солнце показалось мне черным. Но где-то вдали сияла звездочка счастья — встре­ча, которая предстояла мне с Ниной в Москве. Оказывается, Ни­ва Стрешнева, так же как и я, живет в столице. На прощание Ни­на дала мне номер своего телефона. Я не дотянул до конца свой отпуск и помчался в Москву. Сей­час же по приезде позвонил Нине, но не застал ее дома. Звонил несколько раз — и все безрезультатно. Как потерянный, бродил я по родному городу, ничего не заме­чая вокруг. Наступил вечер. Я очнулся на Цветном бульваре от удара по плечу. Оглянулся. Передо мной стоял тот самый знако­мый, который потом острил и смеялся над моими невзгодами. Он предложил мне: — Послушайте, у меня лишний билет в цирк. Делать, я вижу, вам нечего, давайте пойдем вместе, посмотрим новую программу. Я очень люблю цирк. Как все застенчивые люди, я нахожу особенную привлекательность в проявлении смелости, ловкости находчивости и остроумия. А ведь в цирке эти качества главные. Но в этот вечер, должен признаться, я рассеянно следил за номерами программы. Мысли мои были далеко от манежа, они все еще витали там, на юге, у моря, где я встретился с Ниной Стрешневой. И вдруг я вздрогнул, услышав произнесенное гром­ко, на весь цирк имя и фамилию любимой девушки. Я не пове­рил своим ушам, но глазам своим вынужден был поверить. Ма­неж в это время окружали стальные прутья решетки. Рыча и фыркая, вошли в клетку, пружиня могучими лапами, тигры. Вслед за этими страшными зверями появилась на манеже хруп­кая фигура девушки в черном камзоле. Успех молодой укротительницы был огромный... А я... что сказать о себе? Моя феноменальная застенчивость вам известна, и, чем в дальнейшем закончится эта история, даже вообразить не могу... Журнал «Советский цирк» июнь 1960 г.